«Боюсь, что да, Кайл».
«Господи ты Боже мой. Но ведь они — убийцы!»
«Только потому, что их захватили, — настаивала Йоши. — Так им это виделось. И так это воспримут зрители. Послушайте, я никого ни в чем не хочу винить. Но подумать надо. Репутация, работа — все полетит к чертям. В учебники истории попадем как первейшие кретины человечества. Над нами будут смеяться много веков».
Они сидели в центре управления. Тело Эмили подобрали и положили на койку. Кораблик был показан в середине экранов, удерживаемый гравитацией на грузовой палубе.
«Не можем же мы просто взять и все выбросить!» — взмолился Трипли.
Никто ему не ответил.
29
Муж возвышенного ума более дорожит истиной, чем мнением людей.
Ким повторно посмотрела кадры из грузового трюма, остановив на моменте, когда лучи ударили Эмили. Она увеличила кадр и выделила лицо сестры. На нем отразилось скорее удивление, чем боль.
Она погибла быстро, и это уже было какое-то утешение. Но было мгновение, когда гасло сознание и Ким почти прочла ее мысли: «Он у меня в руках, корабль, построенный иной цивилизацией, и я никогда не узнаю, кто они».
Замысел ее коллег приобрел неизбежность греческого Рока. Они отвезут «черепаху» на Гринуэй и узнают, что смогут, о ней и ее обитателях. Но сначала надо нейтрализовать возможность кораблика наносить вред.
Это было исполнено, когда определили, что оружием, использованным против Эмили, была «вилка» на носу. Ее отбили ломом, а после этого кораблик заперли в грузовом контейнере.
Дальше начался горячий спор, приведший к единодушному, хотя и неохотно принятому решению: скрыть исход экспедиции.
«До тех пор, — как сказал Трипли, — пока не придет пора открыть, что мы нашли. Если она вообще придет».
Больше всех против плана возражал Кейн — может быть, потому, что вообще не любил обмана, но еще и поскольку это наверняка потребует фальсификации бортжурналов. Но наконец и он поддался доводу, что, если сообщить о случившемся, каждый из них теряет и работу и репутацию. Они будут считаться безумцами, пока существует род человеческий.
И потому они отвезут кораблик на Гринуэй и сами его изучат. Тем временем, быть может, кто-нибудь из них найдет и решение угрожающей дилеммы, в которую они вляпались.
Этот план требовал, чтобы Эмили осталась здесь, поскольку способа объяснить ее смерть нет. Это Трипли предложил план, что они вернутся в Терминал, закажут для нее гостиницу, с помощью ее удостоверения создадут иллюзию, что она улетела в такси, а потом власти будут гадать, почему она так и не прилетела.
При этом образе действий последним, что надо было сделать, — выпустить Эмили в пустоту.
И это тоже было в записях, будто Кейн оставил их — кому? Историку? Судье? Записи в бортжурнале кончились похоронной службой. Экран погас и отключился.
Ким сидела среди удлиняющихся теней и слушала океан.
«Ким, тебе звонок от Кэнона Вудбриджа».
— Соедини, Шеп.
На самом деле звонил помощник — молодой человек с мрачноватым самоуважением.
— Доктор Брэндивайн?
— Она самая. — Если молодой человек и назвался, Ким этого не услышала.
— Доктор Вудбридж просит вас завтра приехать в Салоники. Он просил меня передать его извинения, что не может сделать этого сам, но он крайне занят.
— Почему?
— Он всегда занят, доктор.
— Нет, почему мне ехать в столицу?
— Я думаю, это какая-то церемония награждения. Он крайне озабочен тем, чтобы вы там были.
— А вы не можете мне сказать, что за церемония?
— Извините, подробности мне не известны. Но транспорт для вас организован. За вами пришлют флаер завтра в девять утра. Надеюсь, это не будет для вас неудобно?
Через десять минут Шепард сообщил еще об одном звонке.
«Тора Кейн».
Ким вздохнула. Она сидела на диване, безуспешно пытаясь читать последний номер «Космика» и не была в настроении слушать враждебные слова. Все же она выпрямилась и велела Шепарду соединить.
— Брэндивайн? — спросила Тора.
Трудная женщина.
— Здравствуйте, — ответила Ким.
Тора стояла возле древней вазы.
— Верно ли мое заключение, что это вас я видела вчера в музее Могучего Третьего?
— Не думаю, — сказала Ким.
— Пожалуйста, не тратьте мое время зря. Я не дура.
Ким пожала плечами.
— Я его предупреждала, что не стоит их там оставлять.
Она говорила об отце или о Микеле?
— Что конкретно вы хотите? — спросила Ким.
— У меня есть инструкции, которые я должна выполнить. — Она смотрела на Ким, как может человек смотреть на жучка.
— Инструкции? От кого?
— От Маркиса.
— Вот как?
— Сначала я должна быть уверена, что говорю с тем человеком. Вы вчера украли кое-что из музея или нет?
— Минутку. — Ким отключила звук. — Шеп, нас на том конце записывают?
Он проверил.
«Нет».
— Если она начнет записывать, немедленно прерви связь.
«Сделаю, Ким».
— Дай опять звук.
Тора смотрела из-под полуприкрытых век.
— Надеюсь, вы теперь достаточно уверены в своей безопасности, чтобы сказать правду.
— Журналы у меня.
— Тогда вам надо увидеть кое-что еще.
— Что?
— Приезжайте завтра вечером. В семь.
— Вы не можете сказать зачем?
Тора отключилась.
Правительственный флаер опустился на площадку Ким ровно в девять утра. Она села в машину, показала автомату удостоверение, и аппарат, взлетев, взял курс на север по грозовому небу.
Ким устала до изнеможения. Образы из грузового трюма «Охотника» не отпускали. Все время виделись глаза Эмили, бешеный бросок Трипли к «Доблестному».
Что же ей теперь делать?
Кажется, вещь простая: обнародовать. Резонанс будет колоссальный, и команда «Охотника» восстанет в славе — по крайней мере будут сняты некоторые подозрения в грязной игре. Но этого нельзя сделать, не разгласив, что был контакт. А это нарушение ее договора с Вудбриджем.
Если люди узнают, их никто не удержит. Всякий, у кого есть корабль, бросится к Алнитаку, где встретили — кого? Вид, который стал враждебным, когда захватили в плен его корабль?
Флаер опустился на крышу в Центре национальной безопасности. Дождь лил вовсю. Машина заехала под навес, и Ким там уже ждала молодая сотрудница.
Ее провели на несколько этажей вниз и пригласили в небольшой кабинет. Через секунду открылась дверь, и вышел Вудбридж. Он пожал ей руку, спросил, все ли в порядке в Институте. Она не успела ответить, как вошел помощник и доложил, что все готово.
— Хорошо, — сказал Вудбридж. Более не проявляя интереса к положению дел в Институте, он повел Ким в конференц-зал, где уже тусовались человек двадцать. Это был фуршет. На столах стояли сыр, печенье, вино. Вудбридж стал представлять ее присутствующим, все титулованные — директор того и президент сего, — но тут открылась боковая дверь, и все замолчали. Те, кто еще сидел, встали.
Ким не видела, кто вошел, но услышала голоса в коридоре, почувствовала переполох в комнате и потом увидела, что это — Толбот Эдвард, член Совета. Он вышел вперед (люди раздались в стороны с его дороги) и встал за трибуной. Подождал, пока все усядутся.
— Леди и джентльмены! — начал он. — Рад видеть вас снова. Я здесь не часто бываю.
Эдвард был высок, неимоверно худ, безупречно ухожен. На обеих руках у него были браслеты, а взгляд будто отражался от служителей и гостей, как если бы он ничего вокруг не видел.
— Сегодня мне выпала особенно благодарная задача. — Он оглядел аудиторию, остановил взгляд на Ким, будто ее узнал. И в самом деле узнал, решила она, поскольку искал женщину, сидящую рядом с Кэноном Вудбриджем.
— Доктор Брэндивайн, не будете ли вы так любезны выйти сюда? Кэнон, и ты тоже.
Он крепко пожал ей руку, но смотрел при этом куда-то вверх. Вудбриджу он улыбнулся и еще несколько минут распространялся о преимуществах науки и о том, как важно, чтобы Республика оставалась на переднем ее крае.